video_Мастер и Маргарита, Глава 16, Казнь
Казнь Владимир Елин Садилось солнце над Голгофой, а зной испепелял ландшафт. Гора страданий под когортой – сквозь цепи не проникнет враг! С дорог изгнав изнеможённых, все караваны, чернь – вовне!, везли в повозке осуждённых, для истязаний на столбе. Дощечки на приговорённых – на двух вещают языках, клеймят: «Мятежник и разбойник», чтоб удержать в народе страх! И вместе с новыми столбами, в повозке – вёдра, топоры… И палачи, как есть – с грехами!, чья цель – подножие горы. За бричкой толпы богомольцев: в поту, под зноем и в пыли, словно змеи огромной кольца – ползли в колонне, как могли. Тянулось время мерным ходом, роптали стражи на жаре: желая узникам – всем скопом! – скорейшей смерти на столбе. И чтоб спасти от зноя стражу, их командор отдал приказ: «Плащи на копья, в тень все сразу! Да не спускать с народа глаз!» Народ, не встав за осуждённых, вернулся в город от жары: под вечер – Пасха посвящённых, великий праздник той поры! Пехота римлян исстрадалась, но Крысобой – неумолим! Металл доспехов, раскаляясь, бросал всё блики вглубь долин. * У трёх столбов приговорённых – на табурете, в капюшоне, сидел, от мира отрешённый, мужчина. Он – в полупоклоне. В камнях, у северного склона, под чахлым деревцем вдали – фигура пряталась укромно, там изнывая от жары. Фигурой той, на диком склоне, был ученик – Левий матвей: он опоздал в главу колонны… Свершить бы грех, да поскорей! Чтоб истязания под пеклом смягчить для одного! тем днём, припрятал нож в своих одеждах: судьба вершилась, пусть в ином! За невозможность нападения Левий Матвей себя корил – под пеклом до самозабвения он сам с собою говорил: «Я трус, глупец, гнилая падаль! Чем я смогу Ему помочь!? Как мог Учителя оставить я в страхе в эту злую ночь?» Шёл третий час его мучений – он от бессилия рыдал, молил богов, просил решений, под солнцем горестно стонал! винил богов в бездушной злобе и что не слышат никого… взывАл к ним, голосом в ознобе: пусть пожалеют – одного!.. Внезапно появился ветер – вдруг странно изменился мир! Исчезло солнце…Тучи – в пепел, пронзили молнии эфир. А на Голгофе оживленье: солдаты – копья взяв, плащи – спускались для перемещенья, сняв цепь охраны и посты… трибУн поднялся к месту казни, в плаще багровом с серебром – и Крысобою дал задание, приветствовав едва кивком. Приблизился к приговорённым – охрана, будто не своя, страдальцев скорбно-отрешённых, поить пытается с копья. Солдат призвал: «Славь игемона, и Рима вечного царя!» Копьём – да в сердце, в пике стона: душа ушла, вверх воспаря… В округе всё вдруг потемнело: кружась, вскипели облака – вода с небес лилась, шумела, омыв распятые тела. А человек тот, в капюшоне, казнённых осмотрел – мертвы! Солдатам приказал в колонне спускаться с проклятой горы.
Казнь Владимир Елин Садилось солнце над Голгофой, а зной испепелял ландшафт. Гора страданий под когортой – сквозь цепи не проникнет враг! С дорог изгнав изнеможённых, все караваны, чернь – вовне!, везли в повозке осуждённых, для истязаний на столбе. Дощечки на приговорённых – на двух вещают языках, клеймят: «Мятежник и разбойник», чтоб удержать в народе страх! И вместе с новыми столбами, в повозке – вёдра, топоры… И палачи, как есть – с грехами!, чья цель – подножие горы. За бричкой толпы богомольцев: в поту, под зноем и в пыли, словно змеи огромной кольца – ползли в колонне, как могли. Тянулось время мерным ходом, роптали стражи на жаре: желая узникам – всем скопом! – скорейшей смерти на столбе. И чтоб спасти от зноя стражу, их командор отдал приказ: «Плащи на копья, в тень все сразу! Да не спускать с народа глаз!» Народ, не встав за осуждённых, вернулся в город от жары: под вечер – Пасха посвящённых, великий праздник той поры! Пехота римлян исстрадалась, но Крысобой – неумолим! Металл доспехов, раскаляясь, бросал всё блики вглубь долин. * У трёх столбов приговорённых – на табурете, в капюшоне, сидел, от мира отрешённый, мужчина. Он – в полупоклоне. В камнях, у северного склона, под чахлым деревцем вдали – фигура пряталась укромно, там изнывая от жары. Фигурой той, на диком склоне, был ученик – Левий матвей: он опоздал в главу колонны… Свершить бы грех, да поскорей! Чтоб истязания под пеклом смягчить для одного! тем днём, припрятал нож в своих одеждах: судьба вершилась, пусть в ином! За невозможность нападения Левий Матвей себя корил – под пеклом до самозабвения он сам с собою говорил: «Я трус, глупец, гнилая падаль! Чем я смогу Ему помочь!? Как мог Учителя оставить я в страхе в эту злую ночь?» Шёл третий час его мучений – он от бессилия рыдал, молил богов, просил решений, под солнцем горестно стонал! винил богов в бездушной злобе и что не слышат никого… взывАл к ним, голосом в ознобе: пусть пожалеют – одного!.. Внезапно появился ветер – вдруг странно изменился мир! Исчезло солнце…Тучи – в пепел, пронзили молнии эфир. А на Голгофе оживленье: солдаты – копья взяв, плащи – спускались для перемещенья, сняв цепь охраны и посты… трибУн поднялся к месту казни, в плаще багровом с серебром – и Крысобою дал задание, приветствовав едва кивком. Приблизился к приговорённым – охрана, будто не своя, страдальцев скорбно-отрешённых, поить пытается с копья. Солдат призвал: «Славь игемона, и Рима вечного царя!» Копьём – да в сердце, в пике стона: душа ушла, вверх воспаря… В округе всё вдруг потемнело: кружась, вскипели облака – вода с небес лилась, шумела, омыв распятые тела. А человек тот, в капюшоне, казнённых осмотрел – мертвы! Солдатам приказал в колонне спускаться с проклятой горы.